Вы не спите в больнице. Просто не можете спать. Слишком много людей ходит туда-сюда. Одна сестра приходит каждые 4 часа и проверяет температуру, пульс, давление и сердцебиение ребёнка. Другая сестра каждые 2 часа контролирует, как Вы считаете количество шевелений плода. 3 раза в день приносят еду, а ночью – ещё и специальный перекус для беременных, это означает, что 4 раза кто-то входит в палату, чтобы принести еду, и ещё 4 раза, чтобы забрать поднос. Сестра приходит каждый раз, когда Вам нужно судно. Санитарка каждое утро возит Вас на УЗИ. Акушер тоже заглядывает ежедневно, и Вы не хотите пропустить его визит, потому что только он говорит то, что Вы хотите услышать – да, нет никаких признаков инфекции; да, Вы доносите до нужного срока.
В общей сложности не менее 30 человек заходят в палату и прерывают Ваш сон. И потом, есть же ещё физиологический аспект. Если Вы прикованы к кровати, то после нескольких дней лежания на боку, начинает казаться, что простыни покрыты битым стеклом. Со дня на день на плечах и бёдрах появятся красные грубые чешуйчатые участки – начинающиеся пролежни. А компрессионные легинсы натирают бёдра.
Вы забываете, как спать. Граница между явью и сном, бывшая раньше явной и отчётливой, как разделительная полоса посреди шоссе, начинает затуманиваться и становится почти неразличимой. Вас шатает туда-сюда, как пьяного, пока сон и бодрствование не исчезают окончательно, и остаётся только это тусклое, серое, затуманенное сознание. Реальность сжимается до размера длинного туннеля, выход из которого теряется где-то вдали. Вы привыкли беспокоиться, но сейчас это нечто иное. Раньше тревога была внутри Вас, а теперь Вы со всех сторон окружены тревогами. Беспокойство, словно купол, накрывает Вас, не давая вырваться из этой ловушки. Теперь это и есть Ваша жизнь.
Каждое утро в 10 часов санитарка привозила каталку, а потом везла меня по коридору в предродовое отделение на УЗИ. Прошло уже 2 недели, а роды не начинались. Все были удивлены, но только не я и не мой гинеколог, который осторожно начал поговаривать о самовосстановлении. Зануда-неонатолог в очередной раз принёс порцию статистических данных о шансах детей, родившихся в 28 и 30 недель. Дальше 30-ой недели он, впрочем, не пошёл. У меня убрали внутривенный катетер. Начали говорить об ослаблении строгого постельного режима, чтобы самостоятельно посещать туалет. И атмосфера в палате стала практически весенней, несмотря на снег за окном.
Мой гинеколог сказал, что скоро мне разрешат встать и принять душ. Душ! Ничто не могло быть более заманчивым. Теперь появилось то, чего я ждала с нетерпением. Муж принес мой любимый шампунь и кокосовое мыло. И вот тот день настал. Медсестра помогла снять компрессионные легинсы. Я медленно села, опустила ноги на пол, а потом встала с помощью сестры. Я стояла, качаясь, посреди больничной палаты. И тут амниотическая жидкость хлынула из меня, заливая пол. От неожиданности сестра выпустила мою руку, а я снова легла на кровать и повернулась лицом к стене.
Мне потребовалось время, чтобы вернуть себе какое-то подобие душевного равновесия, особенно учитывая нынешнее подозрение врачей, что воды у меня не перестают подтекать с момента первого разрыва. Повреждение оболочек считается «длительным» (и поэтому опасным), если между ним и началом родов проходит больше 24 часов. У меня воды подтекали уже более 300 часов, и риск сепсиса был очень высок.
И всё же, дня через два или три упрямо оптимистичная часть моей натуры вырвалась на передний край и водрузила там свой флаг. Врач, похожая на Энди Макдауэлл, написала в медкарте: «Пациентке нужно понять, на этот раз самовосстановление крайне маловероятно и преждевременные роды почти неизбежны». Да, хорошо, но это она так думала. А я знала, что мой ребёнок не родится раньше срока. Я просто не допустила бы этого.
Ещё одну неделю я провела в кровати. Время от времени врачи разрешали мне встать, и каждый раз амниотическая жидкость текла опять. Но роды так и не начинались. И не было ни жара, ни болей в животе – двух самых главных признаков инфицирования. Жизнь продолжалась.
Когда я провела в больнице уже 25 дней, мне разрешили встать снова, и на этот раз из меня не пролилось ни единой капли. Мы с медсестрой посмотрели друг на друга в полном изумлении. «Примите душ, скорей! – сказала она, – а я пока сменю простыни». Это был не тот шикарный душ, о котором я мечтала, но могу сказать, всё равно это было чертовски приятно! Я вставала и на следующий день и через день, никаких следов подтекания.
Когда мой гинеколог навестил мне снова, я приветствовала его, сидя в кресле со своим огромным животом, вся сияя от гордости. Я сделала это. Хоть у меня и был всего 1% вероятности.
Мой гинеколог хотел отправить меня домой. Я возражала. Я жила тут уже месяц на вполне законных основаниях. И теперь отправляться домой? Без монитора для ребёнка? Без медсестры, которая слушает его сердцебиение каждые 4 часа? Без ежедневного УЗИ? Ахаха. Да он сошёл с ума, если думает, что я справлюсь без этого. Я объяснила, что мне нужно находиться здесь, в больнице, поближе к отделению интенсивной терапии новорожденных. Я сослалась на медкарту, где большими страшными буквами было написано «серьёзная угроза преждевременных родов». Бесполезно, мой врач остался непреклонен. Он выписал меня, и мы с мужем поехали домой.
Я продолжала соблюдать постельный режим, вставая только дважды в день на 15 минут: утром – душ, вечером – ужин. За пределами больницы, лишившись успокаивающей поддержки медсестёр, маяк в моей голове вращался всё быстрее и быстрее. Я постоянно считала, как часто ребёнок шевелится, измеряла температуру 5 раз в день, но это не помогало справиться с беспокойством.
Время ползло медленно. Муж приносил завтрак перед тем, как ехать на работу. Помощница по хозяйству приносила обед. А вечером муж приносил ужин, и мы ели за карточным столиком, который он приспособил в углу нашей спальни. Потом я заползала обратно на кровать и волновалась, пока не засну, просыпалась, и начинался новый день. Таков был заведённый порядок, и я никогда не отклонялась от него, ни на шаг.
Начало читайте здесь
Вы не спите в больнице. Просто не можете спать. Слишком много людей ходит туда-сюда. Одна сестра приходит каждые 4 часа и проверяет температуру, пульс, давление и сердцебиение ребёнка. Другая сестра каждые 2 часа контролирует, как Вы считаете количество шевелений плода. 3 раза в день приносят еду, а ночью – ещё и специальный перекус для беременных, это означает, что 4 раза кто-то входит в палату, чтобы принести еду, и ещё 4 раза, чтобы забрать поднос. Сестра прихо...
The Guardian: 88 дней заточения в кровати ради сохранения беременности (Часть 4)
12.11.2017Начало читайте здесь
Вы не спите в больнице. Просто не можете спать. Слишком много людей ходит туда-сюда. Одна сестра приходит каждые 4 часа и проверяет температуру, пульс, давление и сердцебиение ребёнка. Другая сестра каждые 2 часа контролирует, как Вы считаете количество шевелений плода. 3 раза в день приносят еду, а ночью – ещё и специальный перекус для беременных, это означает, что 4 раза кто-то входит в палату, чтобы принести еду, и ещё 4 раза, чтобы забрать поднос. Сестра приходит каждый раз, когда Вам нужно судно. Санитарка каждое утро возит Вас на УЗИ. Акушер тоже заглядывает ежедневно, и Вы не хотите пропустить его визит, потому что только он говорит то, что Вы хотите услышать – да, нет никаких признаков инфекции; да, Вы доносите до нужного срока.
В общей сложности не менее 30 человек заходят в палату и прерывают Ваш сон. И потом, есть же ещё физиологический аспект. Если Вы прикованы к кровати, то после нескольких дней лежания на боку, начинает казаться, что простыни покрыты битым стеклом. Со дня на день на плечах и бёдрах появятся красные грубые чешуйчатые участки – начинающиеся пролежни. А компрессионные легинсы натирают бёдра.
Вы забываете, как спать. Граница между явью и сном, бывшая раньше явной и отчётливой, как разделительная полоса посреди шоссе, начинает затуманиваться и становится почти неразличимой. Вас шатает туда-сюда, как пьяного, пока сон и бодрствование не исчезают окончательно, и остаётся только это тусклое, серое, затуманенное сознание. Реальность сжимается до размера длинного туннеля, выход из которого теряется где-то вдали. Вы привыкли беспокоиться, но сейчас это нечто иное. Раньше тревога была внутри Вас, а теперь Вы со всех сторон окружены тревогами. Беспокойство, словно купол, накрывает Вас, не давая вырваться из этой ловушки. Теперь это и есть Ваша жизнь.
Каждое утро в 10 часов санитарка привозила каталку, а потом везла меня по коридору в предродовое отделение на УЗИ. Прошло уже 2 недели, а роды не начинались. Все были удивлены, но только не я и не мой гинеколог, который осторожно начал поговаривать о самовосстановлении. Зануда-неонатолог в очередной раз принёс порцию статистических данных о шансах детей, родившихся в 28 и 30 недель. Дальше 30-ой недели он, впрочем, не пошёл. У меня убрали внутривенный катетер. Начали говорить об ослаблении строгого постельного режима, чтобы самостоятельно посещать туалет. И атмосфера в палате стала практически весенней, несмотря на снег за окном.
Мой гинеколог сказал, что скоро мне разрешат встать и принять душ. Душ! Ничто не могло быть более заманчивым. Теперь появилось то, чего я ждала с нетерпением. Муж принес мой любимый шампунь и кокосовое мыло. И вот тот день настал. Медсестра помогла снять компрессионные легинсы. Я медленно села, опустила ноги на пол, а потом встала с помощью сестры. Я стояла, качаясь, посреди больничной палаты. И тут амниотическая жидкость хлынула из меня, заливая пол. От неожиданности сестра выпустила мою руку, а я снова легла на кровать и повернулась лицом к стене.
Мне потребовалось время, чтобы вернуть себе какое-то подобие душевного равновесия, особенно учитывая нынешнее подозрение врачей, что воды у меня не перестают подтекать с момента первого разрыва. Повреждение оболочек считается «длительным» (и поэтому опасным), если между ним и началом родов проходит больше 24 часов. У меня воды подтекали уже более 300 часов, и риск сепсиса был очень высок.
И всё же, дня через два или три упрямо оптимистичная часть моей натуры вырвалась на передний край и водрузила там свой флаг. Врач, похожая на Энди Макдауэлл, написала в медкарте: «Пациентке нужно понять, на этот раз самовосстановление крайне маловероятно и преждевременные роды почти неизбежны». Да, хорошо, но это она так думала. А я знала, что мой ребёнок не родится раньше срока. Я просто не допустила бы этого.
Ещё одну неделю я провела в кровати. Время от времени врачи разрешали мне встать, и каждый раз амниотическая жидкость текла опять. Но роды так и не начинались. И не было ни жара, ни болей в животе – двух самых главных признаков инфицирования. Жизнь продолжалась.
Когда я провела в больнице уже 25 дней, мне разрешили встать снова, и на этот раз из меня не пролилось ни единой капли. Мы с медсестрой посмотрели друг на друга в полном изумлении. «Примите душ, скорей! – сказала она, – а я пока сменю простыни». Это был не тот шикарный душ, о котором я мечтала, но могу сказать, всё равно это было чертовски приятно! Я вставала и на следующий день и через день, никаких следов подтекания.
Когда мой гинеколог навестил мне снова, я приветствовала его, сидя в кресле со своим огромным животом, вся сияя от гордости. Я сделала это. Хоть у меня и был всего 1% вероятности.
Мой гинеколог хотел отправить меня домой. Я возражала. Я жила тут уже месяц на вполне законных основаниях. И теперь отправляться домой? Без монитора для ребёнка? Без медсестры, которая слушает его сердцебиение каждые 4 часа? Без ежедневного УЗИ? Ахаха. Да он сошёл с ума, если думает, что я справлюсь без этого. Я объяснила, что мне нужно находиться здесь, в больнице, поближе к отделению интенсивной терапии новорожденных. Я сослалась на медкарту, где большими страшными буквами было написано «серьёзная угроза преждевременных родов». Бесполезно, мой врач остался непреклонен. Он выписал меня, и мы с мужем поехали домой.
Я продолжала соблюдать постельный режим, вставая только дважды в день на 15 минут: утром – душ, вечером – ужин. За пределами больницы, лишившись успокаивающей поддержки медсестёр, маяк в моей голове вращался всё быстрее и быстрее. Я постоянно считала, как часто ребёнок шевелится, измеряла температуру 5 раз в день, но это не помогало справиться с беспокойством.
Время ползло медленно. Муж приносил завтрак перед тем, как ехать на работу. Помощница по хозяйству приносила обед. А вечером муж приносил ужин, и мы ели за карточным столиком, который он приспособил в углу нашей спальни. Потом я заползала обратно на кровать и волновалась, пока не засну, просыпалась, и начинался новый день. Таков был заведённый порядок, и я никогда не отклонялась от него, ни на шаг.
31 неделя. 32 недели. 33…
Окончание читайте здесь
Перевела Анна Ошлапова
Источник www.theguardian.ru
Автор: Katherine Heiny
The Guardian: 88 дней заточения в кровати ради сохранения беременности (Часть 4)